Воспоминания об отце

Эти воспоминания написаны нами, чтобы воскресить в памяти события из жизни нашего отца - Ризаэтдина Фахретдинова и кое-что из жизни нашей семьи. Это события, о которых в разные годы рассказывал нам отец - о своем детстве, годах учебы.Остальное же происходило у нас на глазах. Мы с моей сестрой Зайнаб, воскресив в памяти свое детство и отрочество, записать свои воспоминания. В них описана жизнь нашего отца, события разных лет. Если бы были живы сыновья Ризаэтдина Фахретдинова, наши братья, их воспоминания были бы еще лучше и полнее. Мы начали писать вместе с Зайнаб апа, Однако ее смерть в 1985 году стала для меня тяжелой утратой, так как мы долгие годы прожили с ней вместе.

16 (4) января 1859 года в деревне Кичучатово Бугульминского уезда Самарской губернии (сейчас Альметьевский район Татарской АССР)' в семье имама этой деревни Фахретдина Сайфетдина родился пятый ребенок - Ризаэтдин. Его отец, Фахретдин хазрат, родился в 1819 году, умер в 1891 году, похоронен в деревне Кичучатово, где и провел всю свою жизнь. Это был образованный человек, середняк, сам выполнявший все сельхозработы, воспитавший много детей.

Мама Ризаэтдина - Махуба бинте Рамкул была дочерью имама деревни Старое Иштиряково того же Бугульминского уезда Рамкул хазрата. Она родилась в 1821 году, умерла в 1873-м и похоронена в деревне Кичучатово. Рамкул хазрат был образованным, начитанным человеком, собирал рукописные книги. Предки его были из образованного духовенства.

Махуба - дочь Рамкула в 1839 году вышла замуж за Фахретдин-хазрата и переехала в Кичучатово. Махуба абыстай (наша бабушка) была для своего времени довольно образованной и, несмотря на молодость, начала обучать у себя дома мальчиков и девочек. Всех своих детей она воспитала сама. Была очень проворной, умелой, поэтому успевала и сделать все домашние дела, и учить детей, и читать самой. Так рассказывал отец, сказанные им, вспоминая свое детство.

Отец, после долгих поисков, изучив множество древних записей, смог установить своих предков до 13-го колена. Наши самые древние предки жили в Великом Булгарском государстве.

1. Первый из известных нам, самый древний предок Тансар.

2. Кармыш аль-Булгари бине Тансар.

3. Бахшанда (Бак шунда) бине Кармыш.

4. Кайбулла (Хабибулла) бине Бакшанда. 5 Жанкилде бине Кайбула.

6. Тумкай (Туй-Мухаммет) бине Жанкилде.

7. Ишкай (Ишмухаммет) бине Тумкай.

8. Юлдаш бине Ишкай.

9. Бикмухаммет бине Юлдаш.

10. Субханкул бине Бикмухаммет.

11. Сайфетдин бине Субханкул (1778-1861).

12. Фахретдин бине Сайфетдин (1819-1891).

13. Ризаэтдин бине Фахретдин (1859-1936).

По словам отца, его прапрапрадед Юлдаш бине Ишкай родился и вырос в древнем мусульманском селе Шырдан, что находился на высоком берегу Волги. После поражения Казанского ханства, испугавшись насильственной христианизации, мусульмане Шырдана были вынуждены переселиться в другие места. В том числе и Юлдаш бабай со своими соседями и родственниками, собрав свои пожитки, взяв скотину, выехали из Шырдана, оставив родные места и могилы предков. В прекрасные летние дни они прошли довольно много земель. Наконец достигли места слияния двух рек. Им понравились чернозем, богатство лугов ягодами, густой лес, и они осели туг, основав новую деревню. Эта деревня упоминается в книге "Таварихе Булгария" (История Булгарии). Находилась она на берегу реки Кичу. Долгие годы по имени своего основателя деревня называлась "Юлдашево". Со временем начали использовать другое название "Кичучатово'", по месту расположения деревни. И сейчас деревня называется именно так.

Все потомки Юлдаша родились в Кичучатово, прожили здесь всю свою жизнь и похоронены здесь же. Все они были образованные люди, представители духовенства. Братья и сестры нашего отца Ризаэтдина Фахретдинова:

1. Мингазетдин (1843-1931), имам деревни Маметьево.

2. Магсума (1845-1932), супруга Гильман-хазрата Карими, мать Фатиха Карими, похоронена в Казани.

3. Маудуда (1851-1912), жила в деревне Шугурово.

4. Кашафутдин (1853-1894), был имамом в деревне Маметьево.

5. Ризаэтдин (1859-1936), похоронен в Уфе.

6. Зияэтдин (1861-1907), жил в Кичучатово.

7. Магира (1878-1915), жила в Бегашево.

8. Салих (1885-1973), похоронен в Казани.

9. Магира и Салих были детьми бабушки Магизиган (второй жены дедушки).

Первые уроки Ризаэтдину дала его мама - Махуба абыстай. Отцу тогда было всего 5-6 лет. Вспоминая свою маму, отец рассказывал, какой она была умной, терпеливой, внимательной к людям, доброй, ласковой, и в то же время очень умелой и проворной. Наш отец безгранично любил свою маму, очень уважал. Он тяжело перенес ее неожиданную смерть. Отец был для своих родителей любимым ребенком. Он часто вспоминал о своем детстве, о матери, рассказывал нам об этом.

Осенью 1867 года Ризаэтдина вместе с его дядей Гильман-хазратом Карими отправили учиться в медресе города Чистополя. Отучившись всю зиму, он весной вернулся домой. К большому его сожалению, следующей осенью ему не удалось поехать в медресе Чистополя. Этой зимой он учился дома. Его дядя Гильман хазрат устроился имамом в деревню Миннебаево, поэтому в медресе не поехал. Отцу же было всего 9 лет, поэтому его одного не могли отпустить в далекое медресе. Когда отец рассказывал о своих годах учебы, он всегда сожалел, что не смог закончить учебу в Чистопольском медресе. Ведь после окончания этого медресе можно было поступить в русскую школу.

Осенью 1869 года отца отправили учиться в довольно известную по тем временам, старометодную медресе деревни Шалчалы, что в 20 верстах от Кичучатово. Отец всегда называл эту деревню "Шалчалы", хотя ее официальное название "Чершилы". К сожалению, мы не догадались в свое время спросить у него, по какой причине. Они уехали вместе с его братом Кашафетдином, который уже учился в этом медресе. Отец всю зиму проводил в медресе с остальными шакирдами, но летом возвращался в Кичучатово. Фахретдин бабай, видя любовь и способности отца к учебе, не гонял его летом на тяжелые полевые работы, позволял заниматься чтением и письмом. С 1869 года начинается беспрерывная пора учебы отца в Шалчалинском медресе, продолжавшаяся 20 лет.

В 1873 году за отцом приехали, сообщив о смерти его мамы - Махубы абыстай. Отец в детстве слышал, как она говорила: "У меня иногда кружится голова, я умру внезапно, вы и не заметите". И на самом деле, бабушка собиралась совершить намаз, но внезапно упала. Когда к ней подбежали, она уже не дышала. Было ей тогда 52 года. Для отца это было большим горем, невосполнимой потерей.

Когда отец учился в Шалчалы, в 1879 году, он хотел поехать в Астрахань, посмотреть медресе, познакомиться с методами обучения. Однако в то время шакирды не могли покинуть медресе по собственной воле. Отец через своего брата Мингазетдина попросил разрешения у руководителя медресе Габдельфаттах хазрата. Наставник же ему ответил: "Если Ризаэтдин уедет в Астрахань, возможно, обратно не вернется. Если ему хочется посмотреть другие медресе пусть едет в Кизляу"'. Он знал, что известное низким уровнем преподавания медресе деревни Кизляу вряд ли привлечет моего отца.

Большую часть времени, проведенного отцом в Шалчалинском медресе, заняла учеба. В последние же годы, несмотря на свою молодость (остальные учителя были в возрасте), давал уроки шакирдам. Методы обучения этого медресе, не способные дать необходимые ни для научной деятельности, ни просто для жизни знания, не могли удовлетворить отца. Поэтому он с юности занялся самообразованием. Мечтой же его была поездка в знаменитые медресе, учеба у известных преподавателей, занятия в больших библиотеках, чтение книг великих ученых, то есть получение систематического образования. Он сильно переживал, что все это оказалось недоступным ему. Отец начал самостоятельно углубленно изучать арабский, персидский, турецкий языки. Сам переписывал книги, которые попадали к нему в руки, изучал их. Его большая любовь и способности к знаниям, науке нелегко нашли воплощение. Отец сам говорил: "Курсави, Марджани, Баруди и другим учеными было намного легче, чем мне, ведь они с юных лет занимались в знаменитых медресе Бухары у известных преподавателей. В то время как они черпали знания, я был вынужден добывать их по капле". И у отца возникло желание поехать для продолжения учебы в Бухару. Он решил посоветоваться со своим отцом - Фахрутдин-хазратом. Дедушка же, обняв отца, горько заплакал: "Если ты уедешь туда, то не сможешь скоро вернуться, и я тебя никогда не увижу". После этого отец, уже собиравшийся в дорогу, боясь обидеть дедушку, решил не ехать. Он был очень мягким человеком, поэтому не мог обидеть своего отца. Однажды отец решил выучить русский язык. Шакирды, узнавшие о его намерении, донесли наставнику. Он же вызвал Ризаэтдина и отчитал: "Никто из нас не знает русского, но ведь живем. Не забивай голову ненужными мечтами. Я тебе не разрешаю, фетвы (фетва - решение по какому-либо юридическому вопросу, вынесенное мусульианским духовным лицом (кадием и т.д.), приговор по шариату) я тебе не дам".

Отец говорил: "Если бы я в юности выучил русский язык, мог бы прочитать столько книг, намного раньше постиг бы многие науки. Я ведь уже тогда понимал необходимость в будущем русского языка. Поэтому всех своих детей я отдал в русскую школу, всегда писал о необходимости обучения детей русскому языку".

Русский он выучил позже. Хотя знал его хуже, чем фарси, арабский и турецкий, мог читать необходимую научную и историческую литературу.

В 1884 году в руки Ризы Фахретдинова неожиданно попала газета "Тарджиман". Несмотря на большие трудности, он - шакирд деревенского медресе - став подписчиком газеты, постоянно читал ее. Это событие вызвало в медресе большой ажиотаж, кое-кто даже обвинял отца.

Дойдя до последних классов медресе, начав преподавать, отец стал потихоньку менять методы обучения. Начал преподавать и необходимые в жизни предметы, в том числе математику.

В 1885 году заключил брак с дочерью ахуна Габденнасыйра Тухватуллина из деревни Чыбыклы Мензелинского уезда - Нурзямал. В большой любви и уважении прожили они вместе 50 лет.

В 1886 году отец решил с'ездить в Казан. Во время этой поездки он первый раз в жизни сел на пароход. В Казани он впервые встретился с Шигабетдином Марджани, познакомился и с другими учеными.

В 1887 году впервые поехал в Уфу, в Духовное управление, сдал экзамен на звание "мударриса".

В 1888 году по приглашению отца своего шакирда, войскового муллы Хамидуллы-хазрата, отец решил с'ездить в Петербург. Из Кичучатово на лошадях поехал в Чистополь, оттуда на пароходе в Рыбинск, и затем на поезде прямо в Петербург. Тогда он впервые сел на поезд. Увидев в свои 29 лет в Рыбинске впервые в жизни велосипед, был поражен. В Петербурге он пробыл около двух месяцев. Познакомился со многими людьми, бывал в гостях. Особенно запомнилась ему встреча с Джамалетдином Афгани. Отцу показали музеи, исторические места Петербурга. Около десяти дней жил он в Кронштадте. На пароходе с'ездил в Петергоф, в Ораниенбаум (Ломоносов).

Поездка в Петербург произвела на отца большое впечатление. Он всю жизнь любил путешествовать, ездить в незнакомые места. Дорожные хлопоты его не пугали. Куда бы он не ездил, главным для него было не погостить, а посетить музеи и библиотеки, изучить надписи на древних надгробных камнях. Поездка в Петербург оставила неизгладимое впечатление в душе шакирда деревенского медресе. В то время не всем городским жителям удавалось посмотреть то, что посчастливилось созерцать ему. Прогулка по памятным историческим местам прибавила шакирду оптимизма.

Весной 1889 года отец распрощался с Шелчелинским медресе. Здесь он провел 20 лет своей жизни, вначале учась, затем обучая шакирдов. Времени, проведенного им в медресе, сейчас хватило бы на учебу в средней школу, в вузе и на аспирантуру. В то время медресе считалось учебным заведением, дающим высшее образование. После успешной сдачи экзаменов отец был назначен имам-хатыйбом и мударрисом деревни Ильбяково Бугульминского уезда. Кто знает, если бы в нем с детства не проснулась любовь к знаниям, способности к учебе, если бы он не занимался самообразованием, возможно, он и остался бы навсегда в этой должности. Еще в годы его учебы в Шалчалинском медресе, в Казани были изданы 5 его книг: "Китабет-тафсир", "Китабель-игьтибар", "Хадиятель-ляхфан", "Аттахрирель-муссаффа", "Тэрбияле бала". Написанная им в Ильбяково книга "Интизар" не была допущена к печати цензурой.

Когда родители переехали в Ильбяково, там не было никакого медресе. Первым делом отец построил рядом со своим домом медресе и сразу же по окончании строительства начал обучение мальчиков. Считая необходимым и обучение девочек, начал хлопотать о помещении для этого.

Осенью 1890 года из Уфы, от кадия Духовного управления Халила пришло письмо: "Необходимо срочно прибыть в Уфу". А причина вызова указана не была. Посоветовавшись с своим отцом, Фахретдин-хазратом, отец выехал в Уфу. Оказалось, что ему предлагают должность кадия в Духовном управлении. При встрече с муфтием Султановым отец сказал ему, что он еще молод, еще не готов к такой должности, ведь все кадии - пожилые люди с большим опытом; на что муфтий ответил: "Твои знания, молодость очень подходят для этой должности. Прошу тебя согласиться". Видя нерешительность отца, добавил: "Если не согласишься, совершишь большую ошибку, с твоим образованием надо действовать, согласись". Решив, что, может быть, сможет здесь заняться наукой, отец согласился переехать в Уфу. Прожив в Ильбяково около полутора лет, всей семьей направились в Уфу. Их провожали все родственники, все жители деревни. Провожал отца и дедушка - Фахретдин хазрат. Это была их последняя встреча. Уехав однажды, отец больше в Ильбяково ни разу не приезжал.

В феврале 1891 года прибыли в Уфу. Отцу тогда было 32 года. Но почему простого сельского имама, окончившего обычное деревенское медресе, пригласили на высокую по тем временам должность кадия? Через некоторое время выяснилось и это. Его никто не рекомендовал на это место, не делал ему протекцию. Просто казанская типография, напечатавшая книги отца, согласно установленного порядка, прислала муфтию Султанову 5 отцовских книг, написанных еще в медресе. Прочитав книги, муфтий велел: "Этот молодой человек подает большие надежды, найдите его".

На второй же день после переезда в Уфу отец начал свою официальную службу в Духовном управлении. Через некоторое время, полностью освоившись, начал вводить правила, улучшающие порядок работы. Помимо выполнения основной работы, он привел в порядок доселе бесхозный архив Духовного управления, где хранились исторические материалы о мусульманах России, тысячи метрических книг татар и башкир. Создание отцом архива с уникальным по тем временам порядком было очень крупным делом. Для архива во дворе управления было построено из камня специальное здание. Отец приложил много сил для того, чтобы материалы, представляющие историческую ценность, были собраны в одном месте и надлежащим образом хранились. Порядок хранения материалов мог быть образцом для современных архивов. В нескольких больших комнатах, на многочисленных стеллажах в порядке, позволяющем быстро найти необходимый документ, долгие годы хранились материалы, собранные в отдельные тома, - тысячи и тысячи документов. В последние годы своей жизни (1922-1935) отец приложил много сил для того, чтобы оставить этот архив на своем месте, обращался во многие инстанции. В настоящее время этот архив находится в Уфе в Центральном государственном историческом архиве.

В Уфе отец начал создавать собственную библиотеку. С детства жадный до книг, он начал с усердием собирать их. Как он сам говорил: "Когда другие накапливали богатство, я собирал книги". Эти многочисленные исторические, философские труды великих ученых на арабском, персидском, турецком языках были спутниками его каждодневной научной работы. Среди его книг, накопленных за многие годы, были и очень редкие издания.

В Уфе отец по-настоящему занялся научной работой, которая заняла всю его жизнь. Книги, написанные им в Уфе, постоянно издавались в Казани. Например: "Тарбияле ана", "Тарбияле хатын", "Сагит", "Шакертлек адабе", "Насыйхэт" в нескольких томах, "Салима", "Асьма", "Асар" и другие. Многие из них переиздавались по нескольку раз. Через много лет отец рассказывал: "Причиной написания "Салимы" и "Асьмы" было не просто желание создать роман, а необходимость донести до читателя полезные мысли на родном языке. Так как я работал в Духовном управлении, да и чтобы услышать откровенную критику об этих своих книгах, я не указал своего имени, придумал псевдоним. Многие критиковали "Салиму", были даже жалобы на автора в Духовное управление. Если собрать все, что написано об этой книге, будет поболее об'ема моего романа".

До 1918 года в Казани и Оренбурге было издано множество отцовских книг. Кроме того, есть и неопубликованные, издавать которые не пропускала цензура.

В 1895 году отец отправил на учебу в Оренбург, в медресе "Хусаиния" своего восьмилетнего сына Габдрахмана, а через год - в 1896-м - семилетнего Габделахата.

В 1898 году он и сам впервые побывал в Оренбурге, познакомился со многими людьми, много общался. Затем увез своих сыновей на лето в Уфу. В мае 1900 года он совершил поездку в Булгар. Привез оттуда оттиски надписей с древних надгробных камнях. Когда речь заходила о наших предках, отец всегда подчеркивал: "Мы из рода булгарских тюрков, что жили на Волге".

Летом 1902 года вторично посетил Оренбург. В связи со скоропостижной (от удара молнии) смертью своего дяди Гильман-хазрата Карими, он поехал выразить соболезнования, утешить свою сестру - Магсуму-абыстай.

Когда отец работал в должности кадия, каждые 3 года его утверждали на новый срок: начиная с 1981 года, в начале 1894, 1897, 1903, 1906 годов - до 1909 года. Все годы, проведенные в должности кадия, он мечтал о научной работе в области истории.

В 1906 году братья Рамеевы - Шакир и Закир - начали выпускать в Оренбурге газету "Вакыт" (Время). Они несколько раз присылали отцу письма с приглашением сотрудничества. Наконец, поняв, что для научной деятельности необходимо оставить службу, отец посоветовавшись с Рамеевыми, решил подать в отставку, не дожидаясь окончания срока. Его уговаривали не бросать службу, обещая даже вскоре избрать муфтием, однако отец не согласился и оставил работу.

В мае 1906 года всей семьей (Габдрахман, Габделахат, Рашит, Зайнаб, Сагит; я же родилась в Оренбурге) поехали в Оренбург: вначале на пароходе по маршруту Уфа-Казань-Самара, затем поездом. Мебель и книги отправили на нанятых конных повозках. На вокзале в Оренбурге их встретил Фатих Карими - сын сестры отца Магсумы. После того, как устроились, отец и Габдрахман абый начали работать в газете "Вакыт".

В 1907 году отец в свободное от работы в газете время начал преподавать в медресе "Хусаиния". Летом 1908 года он с'ездил в город Орск, где пробыл две недели. В начале 1908 года братья Рамеевы, получив официальное разрешение, начали выпускать журнал "Шура"', отцу же предложили стать редактором журнала. За 10 лет издания журнала "Шура " отец оформлял не только передовицы, но и написал сотни об'емных научных, исторических и других важных статей. Некоторые из них выходили без подписи. Он также старался привлечь к сотрудничеству с журналом побольше людей, разворачивал на страницах журнала диспуты по различным общественным проблемам, публиковал в журнале и критические статьи о себе. Каждый номер журнала перед выходом проходил через его руки. Публиковались в журнале "Шура" и авторы-женщины.

После поражения революции 1905 года в России началась черная реакция. Царское правительство, напуганное революцией, стало применять различные репрессивные меры ко всем передовым, образованным, прогрессивно-мыслящим людям. Начались аресты, заточения в тюрьмы, ссылки в Сибирь.

Однажды в феврале 1911 года, в полночь, громко постучав в дверь, к нам зашла толпа вооруженных жандармов и полицейских. В то время мы жили в доме ¦ 9 по улице Перовской (ныне - улица Пролетарская). Разбудив и взрослых, и детей, начали тщательный обыск. В дверях встали жандармы, не разрешая никому выйти из дома. Рылись во всех комнатах нашей большой квартиры, несколько жандармов даже отковыряли ломом полы на кухне (а кухня у нас была большая, мы жили на 1-м этаже). Тщательно просмотрели все книги, журналы, рукописи, письма, находящиеся в кабинете отца. Наконец, уже утром, упаковав в большие ящики все рукописи отца (статьи, книги, подготовленные к печати), многочисленные письма (отец получал много писем как главный редактор журнала), рукописи "Асар", статьи для газеты "Вакыт" и журнала "Шура", погрузили их на повозки и увезли' . Взяли у отца подписку о невыезде из города. Как потом узнал отец, увезенные от нас бумаги были переправлены из Оренбурга в Сарапул, где они и пропали. Хоть мы и радовались тому, что отца не забрали, постоянно терзала мысль, что в любой день жандармы могут прийти за отцом.

Однажды летом отец со своим сыном Габдрашитом поехали в Троицк. Побыв там несколько дней, они направились в Челябинск, Пермь, а оттуда на пароходе через Казань, Нижний Новгород, Самару вернулись в Оренбург. Отец до самой старости любил путешествовать. Его очень интересовали новые места, общение с новыми людьми, музеи, осмотр древних надгробных камней.

Зимой 1914 года отец, поскользнувшись на улице, упал и сломал правую руку. Для человека, постоянно занятого письмом, помимо боли, это доставляло дополнительные неудобства. Он был очень расстроен, так как его творческая работа тогда прямо кипела. Каждый день приносили для корректуры гранки его книги "Религиозные и общественные вопросы", которая была в наборе в типографии. Чтобы не прерывать работу, отец начал учиться писать левой рукой. Привыкнув, вскоре начал писать довольно бегло. Работа не останавливалась. Люди, с которыми отец переписывался в то время, очень удивились, узнав, что он пишет левой рукой, так как его почерк оставался красивым и четким как всегда.

В начале лета 1914 года отец поехал в Петербург во второй раз. Познакомился там с интересными людьми, много общался. Совершил путешествие в Финляндию (тогда Финляндия была в составе России, границы между ними не было), где проживало много татар. Отца там встретили очень уважительно. Он побывал в Выборге, Таммерфорсе (Тампере), Гельсингфорсе (Хельсинки), Териоки (Зеленогорск), посетил памятные места, познакомился с национальными традициями финнов. На обратном пути заехал в деревню Барышево Симбирской губернии к Хасану Акчурину, который уже давно его приглашал.

Когда мы жили в Оренбурге, многие известные личности, которые приезжавшие в город, приходили к отцу поприветствовать его. Многие считали за честь познакомиться с ним, уже знакомые - поприветствовать. Бывали и ученые из восточных стран. Каждому, кто приходил с визитом, мы приносили в кабинет отца поднос с чаем, мед, варенье, чак-чак или яблочный пирог. Отец переписывался со многими людьми. Ему писали ученые, учителя с разных концов страны, читатели журнала "Шура". Несмотря на отсутствие свободного времени, он не оставлял без ответа ни одно письмо. Он и сам запрашивал письмом необходимые для его научных трудов сведения. Среди его респондентов были ученые Аравии, Ирана, Индии, Японии, Турции и других восточных стран. Конверты писем, отправляемых за рубеж, подписывала Зайнаб апа. Отец даже начал собирать марки с иностранных конвертов.

Во дворе нашего дома был сад. Там росли акации, сирень и другие кустарники. В этом саду стояла наша беседка. С начала мая до сентября мы всегда кушали там. В выходные всей семьей выезжали на луга на другой стороне реки Урал. Проводили там целые дни, кипятили чай, варили суп.

В то время, когда мы жили в Оренбурге, мулла Вали Хусаинов выпускал журнал "Дин вэ магыйшат" (Религия и жизнь). Он всегда выступал против моего отца. В каждом номере были слова, оскорбляющие его. Он представлял народу отцовские произведения лишь с негативной стороны. На страницах журнала отца награждали такими эпитетами как "неверный, атеист, дьявол". Писали, что он "превращает детей своих в русских". Не ограничившись этим, позорили и всю нашу семью, напечатав в "религиозном" журнале частушки.

В июле 1914 года началась мировая война. Сразу же после начала войны начальник Оренбургского жандармского управления Бабичев вызвал отца и, пожурив, предупредил его: "Ты переписываешься со многими людьми. В одном письме даже написал, чтобы в школах не вывешивали портрет царя. Если напишешь что-нибудь о турецких солдатах, мы узнаем и в течение 24 часов сошлем в далекие края". (Турция в войне была союзницей Германии).

В начале 1915 года цензура конфисковала две книги отца - "Религиозные и общественные вопросы" и "Ахмет Мидхат". Судебный следователь пригласил отца и об'явил, что за книгу "Ахмет Мидхат" по уголовному закону он отдан под суд. Заявил, что рассматривать его дело будет Судебная палата и взял подписку о невыезде отца за пределы города Оренбурга. Несмотря на все это, суд не состоялся. Отец говорил: "В царское время меня не сажали в тюрьмы, не выселяли из страны, однако жить спокойно не давали. Постоянно приходилось прятать написанное и из-за этого терять самое необходимое".

Летом 1915 года всей семьей поехали на отдых в башкирскую деревню Зиянчура Орского уезда, где Ахат абый работал агрономом. Именно там, гуляя по степи, отдыхая на берегу реки Сакмар, отец и начал писать свою давно задуманную книгу "Иерган жирлярем, кургян иллярем" (Места, где я побывал; страны, что я видел). Эта об'емная рукопись так и не была издана. После смерти отца рукопись находилась в кабинете отца в Духовном управлении, в шкафу, среди оставшихся в шкафу его других рукописей. Затем пропала вместе с многими рукописными книгами. Неизвестно, в чьи руки она попала.

В 1916 году из Уфы прибыло несколько человек с приглашением от имени муфтия вернуться на работу в Духовное управление, на должность кадия. Отец твердо сказал: "Благодарю, на должность кадия пойти не могу".

В марте 1917 года до Оренбурга дошла весть о Февральской революции. На улице начался праздник. Весь народ с красными флагами вышел на демонстрацию на главную улицу Николаевская (нынешняя Советская). Улицы, помпезно отпраздновавшие 300-летие царствования Романовых, еще более торжественно отмечали их падение.

Из Уфы пришло еще несколько приглашений, на которые отец ответил отказом.

На мусульманском с'езде, проходившем летом 1917 года в Москве, заявили, что отца изберут на должность кадия. Официальное письмо отца на имя с'езда с категорическим отказом от этой должности, с просьбой не избирать его огласил Габдрахман абзый. Фатих Карими добавил: "И у меня есть письмо с заявлением о его несогласии". Несмотря на отказы отца, его все-таки избрали кадием Духовного управления.

В октябре 1917 года в Петрограде совершилась Октябрьская революция. Большевики претворили в жизнь то, что готовили многие годы. В России началась гражданская война между белыми и красными. Оренбург, отдаленный от центра, оказался в изоляции. Казачье войско Оренбурга выступило на стороне белых. Это было страшное время. Отряды по ночам нападали на город, рубили шашками случайных прохожих. Всю ночь были слышны выстрелы. Железная дорога встала, поезда в Оренбург не приходили. Со стороны Самары к городу с боем пробивались красные войска, тесня армию атамана Дутова.

В начале января 1918 года Оренбург захватила Красная армия. Постепенно в городе установились тишина и спокойствие. Большевики начали закрывать и конфисковывать частные предприятия, типографии, заводы, фабрики, мельницы, торговые учреждения. Типография, которая выпускала "Шура" и "Вакыт" была закрыта, все имущество и капитал конфискованы. Отец не смог получить свою месячную зарплату. Таким образом, он остался без работы и дохода. Наша семья, не имеющая никакого богатства, существовавшая лишь на доходы от собственного труда, осталась без средств к существованию. Семья у нас была большая: четверо детей, не успевших окончить школу. Все жили на иждивении отца. У нас никогда не было капитала, своего жилья, скота. Жили на квартирах, сами платили за учебу. Не бедствовали, были довольны тем, что имеем. Жадностью никто не страдал. Но когда не стало работы, дающей средства к существованию, встал вопрос: "Как же обеспечить семью?" В начале 1918 года отец сказал: "Я надеялся продолжать эту работу еще многие годы, но судьба распорядилась иначе. Меня как будто схватили за руку, мое перо сломалось".

Отец очень сильно переживал. Он был очень спокойным, терпеливым человеком, стойко переносящим все тяготы жизни. Однако в эти дни он поник, потерял надежду. Мы понимали, в каком он тяжелом состоянии, но ничем его утешить не могли. Он, отдавший всю свою жизнь на научную, издательскую работу, не привыкший бездельничать, вдруг оказался лишенным привычной работы. Да и как же жить дальше? Как обеспечить семью? Он провел много бессонных ночей, пытаясь найти ответ на эти вопросы. Когда он работал в журнале, постоянно отвечал отказом на предложение работать кадием в Духовном управлении, но сейчас, в безвыходном положении, ему пришлось согласиться. Жизненные проблемы вынудили его пойти на нежеланную работу. Наверное, отцу было нелегко, расставшись с любимым делом, начать работать в совершенно другой области.

И не только отцу, но и нам всем было тяжело расставаться с Оренбургом, где прожили 12 лет. Мы провели здесь самые приятные, веселые годы своей жизни. До сих пор вспоминаем это время. Семья была дружной, сплоченной, каждый занят своим делом: отец в журнале, Габдрахман абзый - в газете "Вакыт", остальные учились. Поэтому расставание с этой спокойной жизнью, с делом, которому посвящено столько лет, переезд в эти беспокойные дни гражданской войны в другой город - все это вызывало беспокойство. Как тронуться в путь, когда железная дорога толком не работает?

Весть о скором от'езде отца распространилась в городе. Фатих Карими написал об этом в газете "Яна вакыт" (Новое время). Однажды к нам пришел один молодой человек, Нургали Надеев, и передал отцу приглашение от имени молодежи города, уважающей отца, на прощальный вечер. Спросил у отца, когда он может прийти. Отец же поблагодарил его и сказал, что не считает возможным в такое тревожное время устраивать вечеринки. Заявил, что знает, как уважает его оренбургская молодежь, передал им свою благодарность и привет. Конечно же, если бы не было войны, он бы обязательно пошел на встречу с молодежью. Отец был очень обеспокоен необходимостью уезжать. Однако как бы ни было тяжело, он начал собираться в дорогу. Посоветовавшись, мы решили, что уезжать сразу всем вместе в другой город с неустроенным бытом будет неудобно. Поэтому отец начал искать возможности поездки пока одному. Продолжалась гражданская война, железная дорога постоянно выходила из строя, поезда ходили плохо, если они и шли, сесть на них не было никакой возможности. Поэтому отец решил ехать на лошадях через Стерлитамак. Зима, холодно, на дорогах неспокойно, случаются грабежи, убийства. Сколько дней займет дорога? Доедет ли живым и здоровым? Как устроится в Уфе? Как будет жить семья, оставшаяся в Оренбурге? Когда встретимся опять? Придется ли семье сойтись вновь? Все это беспокоило нас. Мы все переживали очень беспокойные дни. Тревожила мысль: как 59-летний человек, одетый по-городскому, в зимнюю стужу выдержит несколько сот верст пути, не простудится ли в пути, не будет ли это его последним путешествием?

В первые дни февраля утром отцу пришел довольно молодой мужчина, Закир Минаев. Поздоровавшись и расспросив о житье-бытье, он сказал: "Хазрат, я слышал, что вы ищете возчика для поездки в Уфу через Стерлитамак. Есть свободная лошадь с санями, если вы хотите один поехать на ней, можете добраться до Стерлитамака, оставить там лошадь, заплатив некоторую сумму хозяину. А из Стерлитамака в Уфу ездят много, уж как-нибудь доберетесь". Отец выслушал его, поблагодарил за заботу, но отказался: "Я не смогу один справиться с лошадью".

Среди приятелей отца в Оренбурге особой его дружбой и уважением пользовался Закир эфенди Рамеев (Дардменд)'. Он и сам любил бывать у нас, подолгу разговаривать с отцом. Собравшись уезжать из Оренбурга, отец сходил к нему попрощаться. В беседе с ним Закир эфенди спросил: "Хазрат, если бы все устроилось и появилась возможность снова выпускать журнал "Шура", но более современный, вы бы вернулись?" Отец, недолго думая, сказал: "Непременно вернулся бы". Это была их последняя встреча.

Нужны были деньги и на дорогу отцу, и семье на пропитание. Отцу пришлось продать кое-какие книги в книжный магазин "Ульфат" (Дружба). Перед от'ездом дни его были очень беспокойные, какие-то безнадежные. В эти дни он нам говорил: "Если бы меня спросили, какая работа доставляет большее наслаждение, я бы сказал: "Та, что позволяет не голодать, жить спокойно со своей семьей. Работа, связанная с творчеством". Через несколько дней вернулся Закир Минаев: "Я буду вашим попутчиком, готовьтесь в дорогу, до нас поедем вместе, затем что-нибудь найдете, все будет нормально". Отец согласился поехать с ним до Стерлитамака.

В начале февраля Закир Минаев увез отца на своей лошади. Мы все вышли проводить отца на улицу, пожелали счастливого пути. Для нас начались беспокойные дни. Отец и Минаев останавливались в пути в деревнях Иманкулово, Малавыз, Джирган, Аллакуат, Стерлитамак, чтобы покормить лошадей и передохнуть самим. Везде отца встречали с уважением. Наконец, 1 марта 1918 года отец благополучно прибыл в Уфу. Остановился у Гумара Терегулова, с которым они дружили, когда мы еще жили в Уфе. Все встретили отца с радостью. Несмотря на то, что приехал он по приглашению Духовного управления, отец сам нашел комнату и переехал туда. Прибыв на второй день на место службы, узнал, что еще неизвестно, чем он будет заниматься. Оказалось, что для него нет ни кабинета, ни даже стола. Видеть, что дни проходят впустую, без пользы, было для человека, не привыкшего бездельничать, очень нелегко. В работе Духовного управления не было порядка, все запущено. У отца душа не лежала к этой работе. Он уже начал раскаиваться, что согласился приехать в Уфу. Проводил дни, полные безысходности, отчаяния из-за того, что пришлось расстаться с любимой работой, с семьей. К. тому же доставляло беспокойство и то, что из-за гражданской войны связь между Уфой и Оренбургом была очень плохая, и не было возможности переписываться с семьей. В мае 1918 года, после окончания учебного года, Габдрахман абый привез на поезде в Уфу маму и меня. Это была очень радостная для нас встреча. Все трудности остались позади. Отцу доставила радость и весть о том, что и остальные (Зайнаб, Сагид, жена Габдрахмана Рабига с тремя детьми) живы-здоровы. Это прибавило ему оптимизма.

Летом 1918 года к Уфе с тяжелыми боями начало продвигаться войско белочехов. В городе было об'явлено военное положение. В начале июля, после жестоких боев, белочехи вступили в город. Положение в городе было ужасное. Отец был все так же недоволен тем, что приехал сюда, чтобы поступить на службу кадием. Ему было очень тяжело работать. Его беспокоило то, что планы, связанные с проживанием в Оренбурге, не могут быть претворены в жизнь. Будущие произведения были вынуждены остаться лишь в проектах. По словам отца, его творческие планы, рассчитанные на многие годы, были таковы: написать полностью "Биографию Курсави", переписать заново, добавив дополнительные материалы, такие произведения как "Ибне Рушд", "Абу аль-Галя аль-Магарри", "Имам Газали", "Знаменитые женщины", написать заново "Асар" современным языком, с новыми сведениями, в большем об'еме. Вот к чему он стремился!

Продолжались страшные дни гражданской войны. Уфа несколько раз переходила из рук в руки: город захватывали то белые, то красные.

Осенью 1918 года Красная армия, заняв Самару, начала вновь приближаться к Уфе. Многие учреждения и горожане сбежали в эти дни с белыми в Сибирь.

Белые, решив оставить город, издали приказ об от'езде с ними учреждений города. И в Духовном управлении начались разговоры об от'езде. На первом же собрании отец решительно заявил, что с белыми никуда не поедет. Он сказал, что если в Уфе останется хоть 1-2 кадия. Духовное управление будет работать. И он окончательно об'явил, что сам останется работать в архиве управления, пусть даже в одиночестве. После долгого обсуждения, узнав мнение всех кадиев, поставили вопрос на голосование. Четверо из пяти проголосовали за то, чтобы уехать из города. Начали уговаривать и отца. Однако отец стоял на своем. Он был очень принципиальным человеком. Очень смелым, твердо отстаивающим свое мнение, если считал себя правым. Даже когда его вызвали отцы города и предложили уехать, он решительно отказался. В городе началась паника. Те, кто не смог сесть на поезд, пытались бежать на лошадях. К отцу пришел Уфимский епископ Андрей с известием, что город вскоре возьмут красные и что епархия переезжает в Сибирь, призывал уехать и его. На это папа ответил: "У меня перед красными нет никакой вины, что суждено, то и будет, я смерти не боюсь, и из Уфы никуда не поеду".

Муфтий уехал, поэтому отцу пришлось временно исполнять его обязанности. Отец не заставлял никого из работников Духовного управления подчиняться ему. Каждый решил за себя сам. Отец же ясно заявил, что не считает возможным бегство от красных. Таким образом. Духовное управление осталось в Уфе.

В городе была ужасная суматоха. Уезжали белые войска, учреждения укладывали свое имущество. Везде было полно народу, не только уфимцев, но и жителей других городов, которые, убегая от Красной армии, дошли до Уфы. В конце декабря, победив в тяжелом бою, в город вступили красные войска. Белые еще не успели уехать далеко, поэтому битва продолжалась. Слышны были звуки канонады. Город был об'явлен на осадном положении. На улицах поддерживался порядок, спокойствие. Между тем белые, собрав силы, весной 1919 года вновь ворвались в город. Начали возвращаться и сбежавшие с белыми люди и учреждения. Однако надежды вернувшихся скоро потерпели крах. Красные, сосредоточив большие силы, начали наступление за овладение этим стратегически важным городом. Уфа была под постоянным обстрелом. Несколько снарядов для человека, не привыкшего бездельничать, очень нелегко. В работе Духовного управления не было порядка, все запущено. У отца душа не лежала к этой работе. Он уже начал раскаиваться, что согласился приехать в Уфу. Проводил дни, полные безысходности, отчаяния из-за того, что пришлось расстаться с любимой работой, с семьей. К тому же доставляло беспокойство и то, что из-за гражданской войны связь между Уфой и Оренбургом была очень плохая, и не было возможности переписываться с семьей. В мае 1918 года, после окончания учебного года, Габдрахман абый привез на поезде в Уфу маму и меня. Это была очень радостная для нас встреча. Все трудности остались позади. Отцу доставила радость и весть о том, что и остальные (Зайнаб, Сагид, жена Габдрахмана Рабига с тремя детьми) живы-здоровы. Это прибавило ему оптимизма.

Белые, решив оставить город, издали приказ об от'езде с ними учреждений города. И в Духовном управлении начались разговоры об от'езде. На первом же собрании отец решительно заявил, что с белыми никуда не поедет. Он сказал, что если в Уфе останется хоть 1-2 кадия, Духовное управление будет работать. И он окончательно об'явил, что сам останется работать в архиве управления, пусть даже в одиночестве. После долгого обсуждения, узнав мнение всех кадиев, поставили вопрос на голосование. Четверо из пяти проголосовали за то, чтобы уехать из города. Начали уговаривать и отца. Однако отец стоял на своем. Он был очень принципиальным человеком. Очень смелым, твердо отстаивающим свое мнение, если считал себя правым. Даже когда его вызвали отцы города и предложили уехать, он решительно отказался. В городе началась паника. Те, кто не смог сесть на поезд, пытались бежать на лошадях. К отцу пришел Уфимский епископ Андрей с известием, что город вскоре возьмут красные и что епархия переезжает в Сибирь, призывал уехать и его. На это папа ответил: "У меня перед красными нет никакой вины, что суждено, то и будет, я смерти не боюсь, и из Уфы никуда не поеду".

Муфтий уехал, поэтому отцу пришлось временно исполнять его обязанности. Отец не заставлял никого из работников Духовного управления подчиняться ему. Каждый решил за себя сам. Отец же ясно заявил, что не считает возможным бегство от красных. Таким образом, Духовное управление осталось в Уфе.

В городе была ужасная суматоха. Уезжали белые войска, учреждения укладывали свое имущество. Везде было полно народу, не только уфимцев, но и жителей других городов, которые, убегая от Красной армии, дошли до Уфы. В конце декабря, победив в тяжелом бою, в город вступили красные войска. Белые еще не успели уехать далеко, поэтому битва продолжалась. Слышны были звуки канонады. Город был об'явлен на осадном положении. На улицах поддерживался порядок, спокойствие. Между тем белые, собрав силы, весной 1919 года вновь ворвались в город. Начали возвращаться и сбежавшие с белыми люди и учреждения. Однако надежды вернувшихся скоро потерпели крах. Красные, сосредоточив большие силы, начали наступление за овладение этим стратегически важным городом. Уфа была под постоянным обстрелом. Несколько снарядов упало и в сад дома, в котором жили мы. В городе царила паника. На этот раз это уже было беспорядочное бегство, бежали кто как мог. Духовному управлению и отцу вновь приказали уехать. Несмотря на угрозы городского начальства, наш отец решил настоять на своем и не уезжать. Члены управления вновь уехали. Муфтий Баруди на этот раз остался. Над городом постоянно рвались снаряды, люди от страха попрятались в подвалах. Когда мы во время обстрелов спускались в подвал, отец оставался писать в своем кабинете. Ни разу в подвал не спустился.

На этот раз белые при отступлении взорвали мост через реку Белую, что на дороге в Самару. В начале июня, перебравшись через реку, в Уфу первыми вошли отряды Чапаева под командованием Фрунзе. После Уфы красные очень быстро погнали белых на север. Город был навсегда освобожден от белых войск. Хотя еще долго были слышны звуки выстрелов, в городе постепенно установились спокойствие и порядок.

Наступил 1920 год. В стране еще шла гражданская война. Армия Колчака и войска Антанты, помогающие ему, вели войну на севере. В Уфе началась эпидемия тифа. Количество смертей с каждым днем росло, не хватало лекарств, тяжело с питанием, народ устал от войны. Из-за боев деревни были разграблены, на рынках почти не было товаров, все труднее было найти продукты. Из-за того, что в деревнях неспокойно, в городе было об'явлено военное положение. И в это тяжелое время наша мама заболела тифом. Из всей семьи болела она одна. Это было для нас всех большой бедой. Мы днем и ночью дежурили возле мамы. Особенно беспокоился отец, просиживал возле нее все ночи. Каждый день приходил наш знакомый врач. Бывали дни, когда он заявлял нам, что положение мамы очень тяжелое, надежды мало. Мы предприняли все возможное, лечили как могли, ухаживали за ней. Потихоньку мама выздоровела. Несмотря на слабость, но начала ходить. Больше никто из нас не болел.

Отец продолжал свою творческую работу, но отсутствие книг постоянно создавало неудобства. Все его книги и мебель, упакованные в большие ящики, остались в сарае хозяев дома в Оренбурге. Во время войны переезжать со всеми вещами было невозможно, мы уехали налегке. Жить в те годы было очень тяжело. Мы сами пекли хлеб из муки, купленной на рынке. Чтобы не было проблем с молоком, пришлось завести козу (вообще, в Уфе издавна держат коз). У нас четыре раза подряд, сломав замки сарая, уводили коз. После каждой кражи было нелегко найти деньги на следующую козу. Счет деньгам тогда шел на тысячи, миллионы рублей. Бывало и так, что у Духовного управления не было денег на зарплату служащим. Даже в эти тяжелые годы отец не проводил без дела ни одного часа своего времени. В творчестве он находил себе утешение. Он понимал, что надежды на то, что его произведения когда-нибудь будут изданы нет, но продолжал писать.

В начале 1921 года один человек, очень уважающий нашего отца, привез из Оренбурга в Уфу наши вещи в двух сундуках (посуда, одежда). Это нам очень помогло. Ведь у нас не было многого из необходимого, да и возможности купить никакой. Весной этот же человек привез из Оренбурга в специальном вагоне книги отца. Он сообщил телеграммой со станции Кинель, что везет книги и что необходимо встретить на вокзале в Уфе. Книги со станции привезли на 4-х подводах. Благополучно доехало большинство книг. Однако часть книг и рукописей была утеряна. Мы все поблагодарили этого человека (фамилия его Исмагилов) за это святое дело, связанное с большими хлопотами. Отец был несказанно рад.

Начался год 1922-ой. Только что закончилась гражданская война. В стране разруха, в Поволжье начался голод. Тем, кто не видел голод своими глазами, трудно поверить в это. Не успевали хоронить людей, умерших от голода. До сих пор помню трупы на улицах. Хотя нам и не грозила голодная смерть, было очень тяжело с продовольствием. Иногда не было даже муки, чтобы испечь хлеб. О других продуктах я и не говорю. Невозможно было купить еду ни за какие деньги. Кончились все запасы. Особенно тяжело было то, что мы ничем не могли поддержать маму, которая была очень слаба после тифа. И вот в такой тяжелый момент, наверное, узнав о голоде в Уфе, начали приходить посылки с продуктами из других городов, от уважающих отца людей. В посылках были мука и крупы. Мы очень радовались этому. Из Финляндии, от знакомых отца, издавна проживающих там и переписывающихся с ним, пришло несколько посылок, в которых были чай, сахар и другие продукты. Чая и сахара мы не видели уже давно. Их нельзя было найти ни за какие деньги. Вместо чая заваривали сушеную морковь, выращенную на своем огороде. В каком бы тяжелом положении мы ни находились, отец никогда никому об этом не рассказывал и не писал. Он, прерывая свою работу, выходил в огород, копал, полол грядки, давая этим отдых своей голове. Голод, царивший в ту пору, невозможно описать ни пером, ни языком, число его жертв в татарских и башкирских деревнях огромно.

К весне положение начало выправляться. Народ не был еще сытым, однако с голоду уже не умирали. Муфтий Баруди, бывший в Москве, внезапно умер от болезни' . Отец временно исполнял обязанности муфтия.

В декабре 1922 года на с'езд Советов Башкирии от имени ВЦИК прибыл П.Г.Смидович. Воспользовавшись этим, отец решил познакомиться со Смидовичем и побеседовать о делах Духовного управления и о своих собственных делах. Он послал человека с запиской Смидовичу: "Я хочу посоветоваться с Вами о делах мусульман. Это не частная просьба, поэтому я не могу ждать очереди в приемной. Я приду к Вам, если примете меня тотчас же, без очереди". Он получил положительный ответ. Отец пошел к Смидовичу с моим братом Рашидом. Смидович сразу же принял отца, приветливо поздоровался с ним. Они долго беседовали о делах Духовного управления. Смидович велел отцу все подробно написать, обещал разобраться во всем в Москве и дать ответ. Вернувшись домой, отец очень хвалил умение Смидовича общаться, вести разговор, слушать, подчеркнув: "Сразу видно, что ученый человек".

Утром до работы и вечером после нее, если не было гостей или не собирались дети, отец все время работал над своими рукописями. Привыкший рано вставать, летом каждое утро гулял в Случевском саду (сейчас "Парк имени Н.К.КРУПСКОЙ") на берегу Белой. Любил сидеть на скамейке на вершине холма. Иногда кто-нибудь подсаживался к нему. Беседовали о мирском. Сад этот был расположен в очень красивом месте, всего в 2-3 кварталах от нас, в конце дороги, идущей вдоль обсаженной липами улицы. Кто знает, может скамейка, на которой любил отдыхать отец, все еще там.

Наступил 1923 год. Отец любил общаться с людьми, способными вести умные, интересные разговоры, правда, не любил ходить в гости, хотя иногда позволял себе и это.

В самом начале весны врачи заявили, что отцу необходимо удалить грыжу. От тут же согласился и в 64 года сам пошел на операцию. Она оказалась успешной, и через 10 дней мы привезли отца домой.

Летом этого же года в Уфе открылся мусульманский с'езд. Правительство дало разрешение на его созыв. Когда делегаты с'езда сообщили, что отца необходимо избрать муфтием, он обратился к с'езду: "Я решил отойти от дел Духовного управления, у меня есть собственные планы. Если вы уважаете меня, раз'ясните народу мои мысли и предложите на место муфтия другого человека". Он выразил желание уйти с работы, которой он волей-неволей занимался несколько лет, чтобы продолжить научную деятельность. Несмотря на это, большинством голосов его избрали муфтием.

Когда он занимался научной работой, проводил многие часы в архиве, приведенном в порядок им самим. Он листал исторические труды, метрические книги, пытаясь найти или проверить необходимые ему даты. Он сам говорил смеясь: "Если кто-нибудь понаблюдает за мной со стороны, то скажет: "Что за богатство ищет в архиве Риза кадий, наверняка там есть какой-нибудь клад, и он пытается его найти". Однако для меня узнать верные даты рождения и смерти 3-4 ученых для книги "Асар", дороже, чем ведро золота".

В Духовном управлении (кажется после 1917 г.) временно хранился один экземпляр очень древнего об'емистого, на написанного на пергаменте "Коран Османа". По постановлению ВЦИК (1923 г.) Коран должен был возвращен была очень слаба после тифа. И вот в такой тяжелый момент, наверное, узнав о голоде в Уфе, начали приходить посылки с продуктами из других городов, от уважающих отца людей. В посылках были мука и крупы. Мы очень радовались этому. Из Финляндии, от знакомых отца, издавна проживающих там и переписывающихся с ним, пришло несколько посылок, в которых были чай, сахар и другие продукты. Чая и сахара мы не видели уже давно. Их нельзя было найти ни за какие деньги. Вместо чая заваривали сушеную морковь, выращенную на своем огороде. В каком бы тяжелом положении мы ни находились, отец никогда никому об этом не рассказывал и не писал. Он, прерывая свою работу, выходил в огород, копал, полол грядки, давая этим отдых своей голове. Голод, царивший в ту пору, невозможно описать ни пером, ни языком, число его жертв в татарских и башкирских деревнях огромно.

К весне положение начало выправляться. Народ не был еще сытым, однако с голоду уже не умирали. Муфтий Баруди, бывший в Москве, внезапно умер от болезни. Отец временно исполнял обязанности муфтия.

Утром до работы и вечером после нее, если не было гостей или не собирались дети, отец все время работал над своими рукописями. Привыкший рано вставать, летом каждое утро гулял в Случевском саду (сейчас "Парк имени Н.К.Крупской") на берегу Белой. Любил сидеть на скамейке на вершине холма. Иногда кто-нибудь подсаживался к нему. Беседовали о мирском. Сад этот был расположен в очень красивом месте, всего в 2-3 кварталах от нас, в конце дороги, идущей вдоль обсаженной липами улицы. Кто знает, может скамейка, на которой любил отдыхать отец, все еще там.

В Духовном управлении (кажется после 1917 г.) временно хранился один экземпляр очень древнего об'емистого, на написанного на пергаменте "Коран Османа". По постановлению ВЦИК (1923 г.) Коран должен был возвращен туда, где он хранился ранее - в Туркестан. Для его официальной передачи была создана правительственная комиссия из 6 человек, руководителем которой назначили отца. В начале августа комиссия, взяв "Коран Османа", в специальном вагоне выехала в Ташкент. В начале сентября отец благополучно вернулся домой.

В сентябре этого же года Сагит уехал учиться в Москву, в сельскохозяйственный институт имени Тимирязева. Мы с сестрой Зайнаб поехали в Казань: она - учиться на медицинском факультете Казанского университета, я же вышла замуж. В Уфе остались Габдрахман абый и Ахат абый с семьями и Рашит абый. Они каждый вечер приходили к родителям, подолгу беседовали за вечерним чаем. Отец с большим интересом слушал рассказы Габдрахмана абзый о событиях в мире, о новостях, напечатанных в газете (брат работал в газете "Башкортостан"), или как Ахат абый рассказывает о своей работе. Отец задавал много вопросов, мог и сам рассказать интересные случаи. Летом, когда мы (я с дочкой, Зайнаб апа и Сагит абый) возвращались из Казани в Уфу, эти вечерние встречи продолжались. До сих пор вспоминаются вечера, проведенные у самовара все вместе - папа, мама, братья и сестры.

В 1924 году за то, что их отец является муфтием (религиозным деятелем) Зайнаб апа и Сагит абый были исключены из вузов. В те годы тем, чьи родители были из духовного сословия (муллы, попы и другие), обычно не разрешали учиться в высших учебных заведениях. Узнав о том, что детям не дают учиться, отец сильно расстроился, загоревал. Подумав, "а вдруг помогут", написал письма председателям ВЦИК: М.И.Калинину на русском языке, Нариману Нариманову - по-тюркски. Он написал, что единственным препятствием для учебы детей в вузах является то, что он муфтий. Через некоторое время отцу сообщили, что его детям разрешено продолжить учебу. Больше подобного не повторилось, они оба благополучно закончили свои вузы.

Зимой 1925 года отец по делам ЦДУМ ездил в командировку в Москву. Все решения по Духовному правлению принимал ВЦИК. На местах не было учреждений, имеющих такие полномочия. Недели две отец был занят делами. Ему надо было ждать ответы от правительства, поэтому он приехал в Казань, проведать дочь Зайнаб, лежащую в клинике. Пожив у нас несколько дней, поехал обратно в Москву, а оттуда, завершив дела - вернулся в Уфу.

Здесь хочется вспомнить еще кое-что. Случалось, были материальные трудности. Приходилось платить многочисленные налоги. И вот однажды, когда он особенно нуждался в деньгах (были долги), отцу пришлось продать подшивки газет "Тарджиман", "Вакыт", арабских, иранских газет. То, что он хранил и берег 20 лет, было продано за 200 рублей. Это позволило ему рассчитаться с долгами. Отец с большим сожалением, болью говорил: "Если бы была возможность постоянно писать, заниматься лишь этим, каждая подшивка этих газет, хранившихся долгие годы, была бы дороже 200 рублей". От себя же хочу добавить: если современным ученым сказать, что Риза Фахретдинов из-за долгов был вынужден продать необходимые ему ценные газеты, то никто не поверит, потому что все знают о материально положении нынешних мулл и муфтиев. Они все получают большую заработную плату.

В сентябре 1925 года отцу пришлось поехать в Ленинград. В августе ему пришло приглашение (¦ 365) на участие в торжествах, посвященных 200-летию Академии наук СССР. Приглашение на торжества всемирного значения - дань научным трудам отца - историка и просветителя. Препятствием к приглашению не стало даже то, что сейчас он был религиозным деятелем. Мы все радовались за отца. Он ведь после работы в журнале "Шура" был отдален от научных кругов. Нас радовало то, что хоть и недолго, отец пообщается с учеными.

2 сентября отец на поезде через Москву уехал в Ленинград. Вечером же после приезда отец пошел в Академию. Познакомился и общался там со многими знаменитостями. Академик И.Ю.Крачковский' подошел к отцу и долго беседовал с ним по-арабски. Отца познакомили с учеными, прибывшими из Турции, Индии (Бомбей). На второй день на заседании был сделан большой доклад о работе Академии, прослушано много выступлений. Утром

Крачковский Игнат Юлианович (1883-1951) - востоковед, академик Академии наук СССР, лауреат Государственной премии СССР (1951 г.). следующего дня гостей пригласили в библиотеку Академии. Там отец нашел и несколько своих книг. К нему подошел гость из Швеции и поговорил с ним на арабском языке.

Затем гостей повели в Национальный музей. Сокровища музея вызывали восторг. В один из дней с утра пригласили в Эрмитаж. Показали собранные здесь ценные, изумительные картины. После этого гости побывали в Петергофе. Отец с большим восторгом осмотрел императорский дворец. Ведь в прошлый его приезд, в 1888 году, смотреть на дворец разрешалось лишь издали. Тогда он и не мечтал, что в 1925 году ему удастся осмотреть дворец изнутри. Он взахлеб рассказывал об этих экскурсиях. Но все-таки самое большое впечатление на отца произвела библиотека Академии наук, огромное количество хранящихся здесь книг. Ведь здесь было огромное количество древних рукописных и печатных книг. Отец говорил: "Совсем неудивительно, что правители народа - владельцы этих книг - правят и другими народами". В этой библиотеке к отцу подошел историк Худяков, познакомился и подарил ему свою книгу.

Здесь об этой поездке отца рассказано довольно коротко, потому что полностью передать все рассказы отца о встречах, беседах, обмене мнениями с учеными, о собраниях уже невозможно. Запомнилось, что отец был переполнен впечатлениями. По пути из Ленинграда он на пару дней остановился в Москве, побывал в Кремле. Вернулся домой воодушевленный. После периода его жизни, связанной с работой в журнале, изданием книг, статей, он вновь побывал в среде ученых, пообщался с коллегами. Особое воодушевление его вызвали беседы с русскими востоковедами на персидском и арабском языках. Он приехал в хорошем настроении.

Из Москвы на поезде он прибыл в Горький, затем на пароходе через Казань в Ульяновск. В Ульяновске его встретили и посадили на поезд, идущий в Бугульму. На станции "Калейкино" ему устроили встречу. Он уже больше 30 лет не был в родных краях и давно хотел сюда приехать. Пообщаться с живыми, побывать на могилах умерших. Дней десять был он в деревнях. Земляки встретили его с радостью. Он остановился в деревнях, где прошло его детство, откуда были родом его предки, где жили родственники: Урсалы, Шугурово, Иштиряково, Шалчалы, Кичучатово. Альметьево, Маметьево, Бегашево, Карабаш. Везде он делал короткие остановки. В деревнях его встречали с уважением. Прибыв в Бугульму, отец поездом вернулся в Уфу.

Весной 1926 года отцу пришло приглашение из Аравии, на Первый всемирный конгресс мусульман, который должен был состояться летом того же года в Мекке. Надо было решить: ехать или нет? Когда собрались по этому поводу, отец сказал: "Прежде всего, для решения этого вопроса необходимо обратиться к правительству. Как оно решит по своим политическим соображениям, так и будет". Отец от своего имени направил две телеграммы: М.И.Калинину и Наркому иностранных дел Г.В.Чичерину. Сообщил, что получил из Аравии приглашение, и если правительство сочтет нужным, он готов ехать. Вскоре пришла ответная телеграмма Г.В.Чичерина: никаких препятствий к поездке на первый в исламском мире Меккинский конгресс нет. Для выяснения условий поездки на с'езд в Москву был направлен кадий - первый заместитель отца'. Были избраны делегаты конгресса, отца назначили руководителем делегации.

Ехали на поезде через Казань и Свердловск в Москву, затем в Одессу. В одном из номеров журнала "Огонек" была помещена фотография делегатов конгресса, сделанная в Одессе. Из Одессы на морском теплоходе отправились в иранский порт Александрию. Англичане, приняв их за шпионов, задержали на 3 дня в порту. Поездка эта длилась очень долго. Самолетов тогда еще не было. Когда отец вернулся в Уфу, был уже сентябрь. Отец похудел, осунулся. Приехал уставшим, но живым и здоровым. Ему было уже 67 лет. Вернувшись, он написал об этом путешествии книгу "Места, где я побывал; страны, что я видел". К сожалению, рукопись утеряна (скорее всего, украдена).

В октябре того же года в Уфе открылся третий с'езд. Духовное управление избрали в старом составе.

1927 год. Отец продолжал заниматься своими рукописями. Некоторые из них переписывал, добавляя новые сведения, писал и новое. В то же время он успевал принимать людей, пришедших познакомиться или пообщаться с ним. Летом этого года академик А.Н.Самойлович , возвращаясь из какой-то научной экспедиции, заехал к нам, чтобы встретиться с отцом. Они долго беседовали за чаем по-тюркски. После этой встречи они начали переписываться, отец даже посылал в Академию наук на имя академика А.Н.Самойловича посылки с рукописными материалами.

Отец много работал, не тратил время впустую. Но в то же время он очень любил отдыхать. Когда жили в Уфе, каждое утро до завтрака (отец всегда вставал в 6 часов) шел в сад, что находился на высоком берегу реки Белой, сидел там. Каждый выходной ходил пешком на кладбище (а находилось оно далеко). Вообще, отец очень любил бывать на природе.

В Уфе мы летом часто устраивали долгие чаепития во дворе или в саду, прямо на траве. Кроме того, в выходные любили выезжать на лодке на целый день. Отец очень умело рулил. Любил зажигать костер, на котором варили еду, кипятили чай. Очень любил пешие походы. Иногда мы ходили пешком и в ближайшие луга.

Отец был очень непритязателен в еде. Чай любил пить очень крепкий, с молоком, с сахаром вприкуску. Иногда пил с медом. Всю жизнь пил чай из стакана с тарелкой. Ел он мало. Но всегда в одно и то же привычное, установленное время. На ужин любил овощи, приготовленные в печке. Мама была хорошей хозяйкой, очень вкусно готовила. Ухаживала за отцом.

В 1927 году отец по служебным делам был в командировке в Москве. С ним был и один кадий. Сделав все дела, побывав на приемах у необходимых людей, сели на пароход. По старым шлюзам, через Москву-реку и Оку вышли на Волгу, прибыли в Казань. Кадий остался в Казани. Вместо него на пароход села наша мама, гостившая у нас. Мы - я, Зайнаб апа, моя дочь Юлдуз - проводили маму с отцом. Стояли прекрасные сентябрьские дни. Добравшись на пароходе до Самары, родители пересели на поезд. В Бугуруслане их встретимте много человек. Сойдя с поезда, мама и отец прошлись по родным деревням, встретились с родственниками, посетили могилы близких. Поприветствовать отца пришли и его бывшие шакирды. Отец и мама побывали в Шугурово, Шалчалы, Кичучатово, Маметьево, Чубуклы и во многих других деревнях. Нигде они не останавливались дольше, чем на одни день. Затем приехали в Бугульму, откуда поездом вернулись в Уфу.

Весной 1928 года к отцу пришел какой-то человек. Оказывается, вскоре в Москву с официальным визитом должен прибыть Аманулла-хан из Афганистана. Этот человек об'явил отцу, что сочли необходимым присутствие отца во время официальной встречи гостя. В конце апреля отец отправился в Москву. На следующий день утром, вместе с другими лицами, назначенными встретить гостя (9-10 человек), на машине поехали на вокзал. Когда Аманулла-хан сошел с поезда, поприветствовали его, поздоровались. На другой день был совершен визит к Аманулле-хану, состоялась долгая беседа. После этой встречи отец вернулся в Уфу.

Когда мы собирались всей семьей, садились почаевничать у большого самовара, очень любили слушать, как отец негромко, неспешно рассказывает о своей жизни, вспоминает детство. Хотя мы сами уже были взрослыми, имели детей, слушали очень внимательно. Эти вечера мне вспоминаются до сих пор. Я сама вместе с детьми летом подолгу бывала у родителей. Летом все дети отца собирались в Уфе. Во дворе дома, где жили родители, в тени, прямо на траве подолгу пили чай.

Осенью 1929 года Зайнаб апа, окончившая медицинский факультет Казанского университета, была направлена на работу в Стерлитамакский района Башкирии. Сагид абый, закончивший Ленинградскую лесотехническую академию, вернулся в Уфу.

Весной умерла супруга Габдрахмана абый - Рабига апа. Трое детей остались без мамы. Она была очень добрым человеком, уважавшим наших родителей, бывшая нам всем близким родственником. Мы все тяжело перенесли ее безвременную кончину.

Весной 1931 года дошла весть о смерти самого старшего брата отца - Мингазетдин хазрата.

Зимой 1932 года в Казани умирает его самая старшая сестра - Магсума абыстай, мать Фатиха Карими. Отец всегда говорил, что она заменила им рано умершую мать. Когда мы жили в Оренбурге, отец и Магсума апа очень дружили, любили, уважали друг друга, часто встречались. Весть о ее смерти дошла до нас в письме сына Камиля.

В 1932 года отец как ученый-историк написал письмо в Академию наук. Он рассказал о том, что уникальные древние рукописи и книги, собранные в деревенских медресе и мечетях, сдают в макулатуру. Или же они портятся на открытом воздухе, под дождем и снегом. Он обращался с просьбой сохранить исторические ценные рукописи татарского и башкирского народов.

Летом 1933 года отец по делам ездил в Москву. На обратном пути заехал в Казань, несколько дней гостил у нас, затем, забрав маму, тоже находившуюся здесь, на пароходе отправился домой. Мы все проводили их. Наверное, тогда он последний раз плыл на пароходе. В последние годы отец часто бывал в подавленном состоянии. Его с каждым годом все больше и больше мучила необходимость заниматься нелюбимой работой, тяготили возложенные на него обязанности, оторванность от мира ученых, мысли о том, что научные труды не будут изданы.

Годами его беспокоило, что не вспоминают написанные им книги; произведения, сохранившиеся в единственном экземпляре, исчезнут совсем; затраченный труд так и не принесет пользы народу. И мы не могли развеять эти его мрачные мысли. Не сумели. Он же переживал, грустил, но никому об этом не рассказывал.

Весной 1935 года, по просьбе академика А.Н.Самойловича, отец собрал большую посылку и отправил в Ленинград, в Академию наук много рукописей, научных трудов, материалов, различных писем, родословных.

В июле 1935 года мы, дети, собравшись в Уфе, отметили "золотую свадьбу" папы и мамы, посвященную 50-летию их совместной жизни. Пришли все дети, живущие в Уфе, приехали мы из Казани, из Москвы - Ахат абый с семьей. Это была очень веселая, памятная встреча. Казалось, что и у отца поднялось настроение. Мы, дети, выразили отцу и маме всю нашу любовь и уважение. Этот вечер остался у всех в памяти ярким, приятным, веселым. Наша семья всегда жила в дружбе и любви. У нас никогда не было ругани. Мы, шестеро детей, всегда любили и уважали друг друга. Если долго не было писем от кого-нибудь, очень беспокоились, всегда скучали друг по другу. Уважали и любили родителей.

Мама и папа в своей совместной жизни были по-настоящему счастливы. Они очень подходили друг другу по характеру. Всегда жили в любви, уважении, дружно, сообща. Наша мама была очень мягкой, приветливой, терпеливой, спокойной. Она очень хорошо понимала, что за человек наш отец, какой он ученый. Смогла создать отцу достойные условия жизни. Между ними никогда не было размолвок. В жизни бывает всякое: и горе переживали вместе, и радость была общей. Мама была очень проворной, вкусно готовила. Когда дома было много детей, держала служанку, но оставалась хозяйкой. Всегда, когда к отцу кто-нибудь приходил, в кабинет приносили поднос с чаем, медом, вареньем, пирогами. В то время редким был человек, не попробовавший изумительно вкусный чак-чак моей мамы. За красоту родственники называли ее "Сылу' абыстай".

Отец был очень спокойным, добродушным человеком. Никогда не говорил никому грубых слов. С кем бы он не беседовал, терпеливо выслушивал собеседника до конца, не прерывая, затем отвечал, высказывая свое мнение. Он говорил четко, конкретно, не употреблял лишних слов. Был добрым, но в то же время принципиальным, прямолинейным человеком. Не боясь никого, всегда прямо высказывал свою мысль. Если бывал не согласен с кем-то, тут же говорил об этом. Всегда вел себя с людьми очень вежливо. Никогда никого не унижал. Не ругал своих детей. Говорил с нами серьезно, раз'ясняя понятным языком. Мы очень уважали отца, обращались к нему на "Вы". Не знаю, откуда это пошло, наверное, мама научила в детстве. Если случалось что-нибудь такое, что не нравилось отцу, лишь качал головой - "ай-яй". Когда мы повзрослели, он очень внимательно выслушивал нас.

С начала 1936 года настроение отца все ухудшалось. Лишь он сам знал, какие думы его мучали. Во время зимних каникул моя дочь Юлдуз и Зайнаб апа (она работала врачом во 2-й казанской поликлинике) поехали в Уфу. Ездить тогда было очень тяжело. Ни самолетов, ни даже прямого поезда не было. Приходилось делать пересадку в Сызрани (прямая дорога была построена лишь в годы войны). Отец был безгранично рад приезду дочери и внучки, настроение его немного улучшилось. Они были там всего 5-6 дней, но отец сказал, что для него это был праздник. Юллуз тогда училась в 3-м классе. Она каждый год летом подолгу бывала в Уфе. Отец очень любил ее. Из Уфы Юлдуз и Зайнаб апа направились в Москву, в гости к Ахат абый. Зайнаб апа видела отца в последний раз.

С февраля 1936 года отец, хоть и не жаловался на здоровье, начал слабеть. Не слег в постель, но потерял надежду выздороветь и приняться за работу. Врачи постоянно наблюдали за ним, но особого улучшения не было. Оставшись вдвоем с мамой, были вынуждены нанимать людей для домашней работы. Зарплаты, оставшейся после уплаты налогов, на жизнь не хватало. Дети по возможности оказывали помощь, но и сами содержали семьи только на зарплату, поэтому много дать не могли. Устав от материальных проблем, потеряв надежду на выздоровление, отец решил продать Духовному управлению свою библиотеку (где были и уникальные издания), собранную ими на протяжении всей жизни.

Цену на книги установило Духовное управление. Однако выплатили лишь половину суммы. Отец завещал: все рукописи хранить в отдельном шкафу, если будет возможность издать, принять меры. Был составлен полный список книг и рукописных произведений. Узнав, что отец тяжело болен, человек из центра приказал "принять все меры для того, чтобы поставить его на ноги". Отец болел где-то 3-4 недели. Все время был в сознании, лишь перед смертью оно оставило его. Во время его болезни мама и дети, живущие в Уфе, ни на минуту не покидали его, всегда были рядом.

Отец умер 12 апреля 1936 года. Похоронен 15 апреля на Уфимском кладбище, на указанном им при жизни месте. Он говорил: "Не хороните меня во дворе мечети рядом с муфтиями".

Человеку, работавшему с ним долгие годы, очень уважающему отца, он завещал: "Если придет время, и я покину мир, мои дети впервые увидят смерть и растеряются, не зная, что делать. Поэтому я поручаю тебе почетную обязанность похоронить меня. Вы сделаете все как надо. Подскажете детям, что необходимо делать".

Похоронив, прочитали Коран, а затем, согласно завещания, провожавшие в последний путь разошлись. Речей, посвященных отцу, не говорилось. Проводить отца пришло очень много людей. На похоронах были сделаны три большие фотокарточки. К сожалению, мы не смогли их сохранить, в 1937 году они пропали.

В своем последнем обращении к Духовному управлению отец написал: "Когда бы мои дети или жена ни захотели посмотреть мои рукописные книги, препятствий никаких быть не должно". Последним желанием его было: "Пусть мать живет с дочерьми". Зайнаб апа привезла маму из Уфы в Казань. До смерти мамы мы все жили вместе. Мама наша умерла в сентябре 1946 года, похоронена в Казани.

Габдрахман абзый жил с семьей в Уфе, работал журналистом в газете. Написал несколько книг. Переводил с русского языка на башкирский и татарский. Как и многие другие в страшные годы репрессий, летом 1936 года Габдрахман абзый был арестован. Умер в Уфимской тюрьме от болезни в 1937 году. В 1959 году я получила справку о его реабилитации.

Габделахат абый долгие годы работал агрономом-экономистом в сельхозбанке Уфы. В 1929 (1931-?) году переехал в Москву и работал экономистом в системе Центросоюза. Было издано несколько его брошюр. Весной 1939 года арестовали и его. Осенью он умер. В 1960 году я получила документ и о его оправдании.

Рашит абый многие годы преподавал математику в Уфимском авиационном техникуме. Написал несколько учебников. В 1953 году умер от инфаркта.

Сагид абый, окончив Ленинградскую лесотехническую академию, работал в Уфе на заводе лесной промышленности (в последние годы - главным инженером). Жил с семьей в Уфе. Умер от болезни в 1944 году.

Все рукописные книги отца остались в его рабочем кабинете. Там после его кончины мы ни разу не бывали. Муфтием стал Габдрахман Расули.

После войны в 1950-е годы от имени детей Р.Фахретдинова мы написали письмо муфтию, интересуясь судьбой книг отца, оставшихся у Духовном управлении. Но ответа почему-то не получили.

Через много лет, в 1963-1966 годах сотрудники Института истории и литературы Башкирского филиала Академии наук (БФАН) СССР забрали из Духовного управления 24 тома рукописных трудов отца.

В 1969 году я сама приехала в Духовное управление, попросила показать рукописи отца, мне же сказали: "Все рукописи забрали в институт, у нас ничего не осталось". Когда я спросила о библиотеке отца, мне показали множество книг, расставленных в порядке в больших книжных шкафах, стоящих вдоль стены Сказали: "Это сохранившаяся библиотека Р.Фахретдинова". В следующий приезд библиотеки я уже не увидела.

Летом 1970 года Духовное управление, при активном участии кадия Камала Башири, поставила на могиле отца новый большой надгробный камень.

Насколько я слышала, хотя некоторые рукописи отца и остались в Духовном управлении, муфтий Исаев говорил всем: "Нет", никому ничего не показывал.

Летом 1980 года я поехала в Уфу, чтобы найти рукописи отца и передать их в институт. В Уфе по своим делам в .командировке находился сотрудник Казанского филиала Академии наук (КФАН) СССР Анвар Хайруллин. Встретившись со мной, он пошел к муфтию Исаеву и представил ему меня. Не получив от муфтия желаемого ответа, мы пошли в Совет по делам религии при Совете Министров БАССР. Я рассказала уполномоченному, для чего приехала сюда от имени наследников моего отца. Он обещал сообщить об этом муфтию. На следующий день муфтий Исаев показал нам с А.Н.Хайруллиным рукописи отца, сбршюрованные в 15 томов. В третий день в Духовное управление мы пошли втроем: я, Хайруллин и научный сотрудник БФАН профессор Г.Б.Хусаинов. Я написала письмо уполномоченному Совета по делам религии о передаче рукописей в институт. Мне в срочном порядке пришлось вернуться в Казань. Профессор Г.Б.Хусаинов забрал в научный архив института 16 томов рукописей отца.

Через несколько дней муфтия Исаева сняли с работы, и он уехал. Я очень своевременно приняла меры в отношении рукописей отца. Таким образом, в архиве БФАН, в фонде Р.Фахретдинова в настоящее время хранятся 40 томов рукописей отца.

Его рукописи хранятся и в Ленинграде, в архиве Института востоковедения. Однако, рукописные книги отца, посвященные различным научным проблемам, не сданные в архивы, были утеряны. Среди них: "Самарканд мусхафе ва анын сабабеннан саяхат" (Самаркандский Коран и путешествие к нему), "Иерган жирлэрем, курган иллэрем" (Места, где я побывал; страны, что я видел), "Юлдаш" (Спутник), "Кярамет ва истимдат" (Щедрость и просьба), "Юаныч" (Отрада), "Болгар тарихы" (История Булгара).

Мы с Зайнаб апа не могли не написать воспоминаний о нашем отце - Ризаэтдине Фахретдинове. При этом вспоминали и рассказы мамы. Благодаря своим стараниям, способностям, желанию отец смог стать ученым, историком, писателем, просветителем. Несмотря на его безграничную скромность, был известным ученым своего времени. Он отдал все силы служению своему народу. Написал произведения, посвященные просвещению народа, обучению, воспитанию. Всю свою жизнь боролся с невежеством, темнотой, выступал против неграмотных мулл и ишанов, которые вели народ назад, к регрессу.

Призывал дать женщинам права, учить и просвещать их. В течение 10 лет, как главный редактор газеты "Шура", написал много статей, посвященных актуальным проблемам своего времени. Призывал многих, в том числе и женщин, сотрудничать с журналом.

Он с молодости посвятил жизнь науке. Когда же в 1918 году неожиданно закрыли журнал "Шура", пришлось вернуться к работе в Духовном управлении мусульман. Это было удивительно: люди, посвятившие всю жизнь религиозной работе, после революции отказались от нее. А отцу, занимавшемуся до революции научной работой, пришлось пойти в Духовное управление. Все время, пока он работал кадием, муфтием, тяготился этой работой, душа не лежала к ней. Позднее он просил освободить его с работы, но правительство не согласилось. Несмотря на отсутствие возможности издавать свои произведения, не бросал научной работы, наследие его осталось в рукописном состоянии,

Из-за того, что отец был кадием, муфтием, долгие годы умалчивали и его научные труды, и само его имя. Мы, его дети, очень хорошо понимали все, это нас очень беспокоило, огорчало. Лишь в конце 60-х годов в печати начали упоминать "ученого, историка Ризу Фахретдинова". Сегодня многие ученые ссылаются на его труды. Несмотря на то, что многие рукописи утеряны, надеемся, что сохранившиеся произведения, наследие отца будет глубоко изучено татарскими и башкирскими учеными.

В конце хочется добавить: в январе 1984 года произошло очень радостное для нас всех событие. Отметили юбилей -125 лет со дня рождения нашего отца. II января прошло торжественное заседание Ученого Совета Института языка, литературы и истории Казанского филиала Академии наук СССР. 20 декабря Институт истории, языка и литературы Башкирского филиала Академии наук СССР провел научную конференцию. Вспомнили все произведения отца, созданные им еще с шакирдской поры. Говорили об ученом, посвятившим всю свою жизнь служению народу. Было сделано много докладов о его научном творчестве, в журналах и газетах опубликованы статьи, прошли передачи на радио и телевидении. Участвовать в научных собраниях, посвященных отцу, видеть это, слышать, читать о нем доставило нам большую радость. Этот юбилей, отмеченный так торжественно, воскресил надежды на то, что ученые изучат многогранное наследие отца, оценят его вклад в науку, и его имя займет свое достойное место в истории культуры татаро-башкирского народа.

1983-1988 гг.