Г. Ш. Кармышева "К истории татарской интеллигенции (1890—1930-е годы)", Мемуары, пер. с татарского Ф. Х. Мухамедиевой, составитель Б. Х. Кармышева.

«…Почему-то в этом дворе наши русские соседи нас невзлюбили. Возможно, потому, что мы татары. Подошел месяц рамазан. В Алма-Ате мы встречали уже третий рамазан. Отец и братья стали ходить на таравих — дополнительную молитву, которую читают только во время поста, после последней вечерней молитвы. Поэтому из мечети они возвращались поздно. Однако ключ от ворот находился у русских соседей. Нам они ключа не давали. С тех пор как наши мужчины начали посещать мечеть, соседи стали ворота запирать пораньше. Отец и братья были вынуждены перелезать через забор. Иногда соседи давали ключ, но ругались и на следующий день снова отбирали.
Младший из моих братьев, Ахмадхан, был интересный мальчик. У него, как у взрослого мужчины, был особый халат — джилян. В мечеть он надевал этот халат, а на голову наматывал маленькую чалму. Не стеснялся, что в костюме взрослого, лишь бы самому нравилось. Его все любили. Иногда он не ходил в мечеть, а с двумя-тремя товарищами отправлялся славить рамазан: стоя под окнами знакомых, кто побогаче, исполнять обрядовые песни, восхваляя тех, кто постится, а тем, кто этого не делает, напоминая, какая кара их ждет на том свете. У брата и его товарищей голоса были красивые, пели они не стесняясь и не торопясь, поэтому их исполнение всем нравилось и им больше доставалось монет. О них говорили: «Другие ребята исполняют ради денег, а Ахмадхан с друзьями — от души».
Вот уже кончается месяц рамазан. Мама и сестра занимаются стиркой белья и побелкой стен. Они рады приближению праздника, но то, что рамазан кончается, их не радует, потому что весь этот месяц кажется праздником. И во время предутреннего принятия пищи, и во время ужина после захода солнца у всех бывает особо радостное ощущение святости и приподнятое настроение.
Накануне праздника брат Ханмухаммад после предвечерней молитвы со своим другом Нурали отправились в мечеть. Там они поднялись на минарет, где уже было много молодежи. Все они хором мелодично исполнили аль-вида — «прощание» с месяцем рамазан. Совершив вечернюю молитву, поздно вечером они вернулись домой и сообщили, что проводили месяц рамазан, и что имам получил телеграмму от человека, увидевшего народившийся месяц. Это значит, что завтра гает.
Утром я искупалась, надела все новое и вышла во двор, а потом на улицу. Улица полна людей. Идут в мечеть. Брат Ахмадхан, надев халат поновей, намотав свою маленькую чалму, тоже ушел.
Мало кто знает, где мы живем, поэтому поздравлять нас мало кто приходит. Соседи по двору не то, что поздравить, когда мимо проходишь, чуть ли не в лицо плюют. У деровского приказчика была свояченица моих лет, так и она даже близко ко мне не подходила. Они нами брезговали, особенно женщины, потому что мы в туалет брали с собой кувшин с водой. Нам говорили: «У вас руки нечистые, вы руками подмываетесь». Мама эти слова слышала и от других русских женщин. Наша уборная была на виду, а их в другом месте. Если они видели, как наши возвращались с кувшином, то отворачивались и плевались. У соседей, которые жили в другом дворе, были две взрослые дочери, толстые и высокие, невероятно злые.
На нашей улице жил ветеринар, казах Аманжол с семьей. Это была довольно зажиточная семья. У них была дочь Хадича. Они были с нами знакомы давно, и я захаживала к ним играть. Мать была довольно крупная немногословная женщина. Белый кимечек почти полностью покрывал ее фигуру, а вырез для лица с краю был обшит жемчугом в несколько рядов. Поверх кимечека был намотан белый тюрбан немного набекрень, и все это было очень элегантно и шло ей. Отец одевался по-русски и волосы носил длинные. Дом был убран по-русски…».
https://kokshetau.asia/kultura/19262-ramazan-v-g-almaty-v-1894-godu